Очень широкие ступени вели к распахнутым воротам из светлого дерева, на самой первой ступени перед входом стояло нечто массивно-прямоугольное, широкое в две трети человеческого роста, занавешенное пока светлым платом с крохотными кисточками-колокольчиками, позванивающими от легчайшего дуновения ветерка. По правую и левую сторону от ступеней площадь была огорожена для собравшегося люда. Простой народ толокся на своих двоих, а для тех, кто богаче и знатнее были взведены деревянные помосты, ближе к храму обитые той же светлой тканью, разделенные на отдельные ложи с пологами, по желанию прикрывающими элиту от нескромных взглядом любопытных. В той, куда мы пробрались, провожаемые завистливыми взглядами тех, кому не досталось вип-мест, и показно-сердечными приветствиями знакомых Фелика, стояли отнюдь не простецкие лавки, а скамьи со спинкой и мягкими подушечками. На них даже вышили ритуальные веночки и букетики богини в соответствии с моментом.

Устроившись на зарезервированном месте, я даже подушки под спину и афедрон подоткнула, раз уж имеются в наличии, и принялась наблюдать за волнующимся в предвкушении развлекухи народом. Лакс снова сел рядом со мной, а Кейр не без сожаления остался стоять для лучшего обзора. Тяжек телохранительский долг!

Кроме нас, прочей публики, среди которой затесались даже балаганщики, и охраны на площади наличествовали и обряженные в бледно-голубые, один в один оттенок храмовых камней, девушки и юноши с букетами живых цветов в руках и веночками на головах. Фелик объяснил, что это послушники храма.

Мало того, что молодежь согнали на мероприятие для декоративного оформления, они еще должны были петь хвалебный гимн богине а капелла и заниматься техническим обслуживанием церемонии. Хотя, судя по разрумянившимся или напротив бледным от волнения ланитам, их эта перспектива ничуть не угнетала. Что ж, уважаю, уважаю, сама бы я уже через пять минут бдения на солнцепеке начала поминать "тихим добрым словом" всех, ответственных за взваленную на меня общественную нагрузку и раздумывать, как скоро вся эта маета завершится и попутно искать возможность сделать ноги. Но у этих ребят не было октябрятского детства, пионерского отрочества, субботников, демонстраций и иных нагрузок, видно, поэтому они так искренне радовались предстоящему мероприятию. Я же порадовалась за них и за себя, на этот раз наблюдающую за "парадом" из личной ложи, и сосредоточилась на происходящем. Напротив наших помостов, через всю ширину площади были воздвигнуты другие. Как я поняла, на нашей стороне сидели "друзья жениха", потому как в ложе чуть ли не у самого храма восседал багроволицый толстенный дядька с огромной золотой цепью на шее, в пышных одеждах павлина с донельзя самодовольным, но еще почему-то и несколько нервным лицом. Словно, он одновременно бурно ликовал, старался скрыть свое ликование под маской важного довольства и дергался "а вдруг чего пойдет не так". Женщина рядом с ним тоньше в обхвате как минимум впятеро, одетая в спокойно синее с голубыми вставками платье была воплощением гордой радости наседки, разродившейся страусиным яйцом. Ее высокая прическа, нашпигованная брошами, лентами и бусами вздымалась в высь Вавилонской башней и столь же опасно кренилась, вызывая у меня нехорошие предчувствия. Если ей вздумается рухнуть, не оторвется ли от тела и голова?

Фелик объяснил, что эта очаровательная парочка счастливые родители невесты: бургомистр с женой. Вокруг них соответственно расселись и продолжали сновать многочисленные друзья, прихлебатели и городская элита от аристократов до купцов. Созерцать это мельтешение в голубых тонах (каждый счел своим долгом нацепить хоть ленточку этого цвета во славу Гуинилы) мне надоело довольно быстро, я начала нетерпеливо ерзать и мысленно требовать "продолжения банкета". На моей памяти вообще ни одно из торжественных мероприятий не начиналось во время и время, на которое обыкновенно откладывалось событие было прямо пропорционально его важности. Я уже даже задумывалась, может вся эта петрушка из-за того, что у нас нет монархии, а соответственно вежливость королей осталась в прошлом, и пунктуальность перестала быть жизненно-важной ценностью. Сама-то я даже на свидания сроду не опаздывала, а парней, которые не приходили в назначенный срок, бросала без раздумий. Зачем мне трепло? Но к счастью, Мидан был городом в монархической стране, и помолвка, пусть скоропалительная и странная, владетеля Амрика, одного из видных дворян королевства, началась именно тогда, когда говорил Фелик, то есть ровно в полдень.

Вот голубые послушники, это я имею в виду исключительно цвет нарядов, выстроились в шахматном порядке на ступенях и, помахивая букетиками, завели что-то торжественно-элегическое. Как в опере кроме отдельных слов (слава, весна, любовь) я ничего разобрать не могла, но одно уяснила наверняка — что-то началось. От поющих отделились папа юноши и еще две девушки, пожалуй, одни из самых симпатичных, и, плавно семеня, двинулись в сторону предмета, накрытого "простынкой" с колокольчиками. По пути они разбросали цветочки из своих букетиков, освободив руки. Поворот, поклон, приседание, подхват кончиками пальчиков голубого полотнища с колокольчиками, отход. Под нежный перезвон мне открылся камень алтаря и я восхищенно выдохнула, окончательно все простив Фелику:

— Какая красота!

— Ты полагаешь? — недоверчиво хмыкнул Кейр.

— Он так сияет! — завороженно протянул Фаль, прижмурив зеленые очи и коротко помахивая радужными крылышками от возбуждения.

— Магеве даровано зреть больше чем нам, — догадался Фелик.

— Эй, Оса, правда, чего ты видишь, расскажи? — панибратски спросил Лакс, постучав меня по плечу.

— Натуральный Алтарь Гуинилы, полагаю, — задумчиво ответила я, слишком зачарованная манящим излучением. — Этот камень сияет тепло, как голубое солнце, мне хочется подойти поближе и потрогать его. В нем действительно заключена частица божественной силы.

— А-а, — получив объяснение, успокоено кивнул Кейр и дал справку, — для наших глаз это просто большой кусок голубого камня с выдолбленной в нем дыркой.

Пока я глазела на алтарь, послушники прибавили громкости гимну и начали массово бросаться цветами в толпу. Народ восторженно загудел, завизжал и разразился приветственными криками. Бургомистр подался вперед так, что едва не свалился со своего кресла. На площади показались виновники сборища, чинно шествующие по оставленному для них проходу. На каждом шагу парочку обдавал настоящий цветочный дождь. Оказалось, ритуальные букетики были припасены не только у храмовых служителей, но и у изрядной доли прочего народа.

Я повнимательнее присмотрелась к брачующимся. Дурацкое словечко, обожаемое нашими ЗАГСами, всегда меня разбирал хохот, стоило лишь его услышать. Амрик оказался высоким, стройным молодым мужчиной с густой, тщательно уложенной гривой черных волос, соболиными бровями вразлет, мужественным подбородком и всеми прочими атрибутами истинного красавца. Хоть мне такие никогда и не нравились, я не могла не признать, что владетель настоящий образчик мужественной красоты. Его волевое лицо светилось жизненной силой. Своевольный характер успел оставить несколько вертикальных морщин на лбу, проявляющихся, когда сходились на переносице брови, но сейчас владетель улыбался, не сводя глаз с избранницы. Вроде бы улыбался искренне, но меня поразил контраст между этими следами норовистых морщин и выражением слепого счастья, поселившимся на лице. Словно пелена тумана скрыла его волю.